Будь моим миром.

[vedmara]

Оригинал взят у ithuriell в Будь моим миром.

Эта сказка писалась и долго, и коротко. Долго - потому что с того момента, когда она впервые постучалась в мои мысли до момента, когда она была завершена, прошло более полугода. Коротко - потому что я писала это в несколько этапов, каждый из которых творился на одном дыхании. Да, это снова про фей. И там семь страниц, если что.

* * *

…Вообще-то охотничьи скакуны, созданные для погони, не боящиеся ни препятствий, ни сопротивления особо норовистой добычи, плохо подходят для торжественных шествий. Стремительные, как холодные ветра, они не привыкли к церемониальному шагу – но всадники умело держат поводья, и лошади смиряются с невозможно медленным, с их точки зрения, шествованием, лишь изредка кося ртутного оттенка глазами на седоков в надежде, что те смилостивятся и пустятся в галоп.
И галоп будет. Но позднее, когда Большой Королевский выезд Новой Зимы достигнет срединной точки, где ночь раскланивается с днем, и герольды протрубят Смену сезона. Тогда притороченный к королевскому седлу рог из золотого станет серебряным – и по его сигналу шествие понесется вскачь, разбрасывая звезды из-под копыт, замыкая круг Колеса и переворачивая мир темной стороной кверху – пока отдыхает лето, зима стережет его сон.
Но пока еще длится торжественный марш, и лошадям Охоты приходится оставаться в узде.
Выезд Новой Зимы, в отличии от Летнего, не отличается столь пышным убранством. Вместо буйства красок (в основном, конечно, всех оттенков излюбленных летними фейри красного, золотого и зеленого) – мягкие переливы жемчужного, серебряного, ртутного... Вороненой сталью сверкают парадные зимние доспехи рыцарей, алмазами и опалами украшены торжественные наряды дам. В то время как Лето дарит миллион цветов, Зима раскрывает миллион граней света – и столько же граней его отсутствия.
Шаг, шаг, еще шаг. Безукоризненно поднимаются и опускаются тонкие копыта, оставляя на земле соцветия первых заморозков, величаво развеваются королевские стяги, за которыми тянутся зимние ветра, сверкают черные бриллианты в короне Того, кто едет впереди… Впрочем, как раз сейчас Его Величество впереди не один. Он изволит беседовать.


- Срок подходит к концу, Галлар, - в голосе Короля звучит зимняя беззвездная ночь, знающая, что рассвета не существует. – Он был долог, но теперь заканчивается. Ты и сам это понимаешь. Удалось тебе добиться желаемого?
Первый меч королевства осторожно косится на своего сюзерена. Каково ему спрашивать о таком?.. Ведь он не знает, удалось ли, вдруг?.. Но лицо Короля не меняется ни на йоту – церемониальная маска, ужасающая тем, что не скрывает ничего, потому что за ней скрывается пустота. Гнев, радость, злость, веселье – все это было свойственно Королю в полной мере, даже, пожалуй, более полной, чем его подданным, это-то Галлар знал прекрасно. Однако сейчас он не видел ничего – потому что столь же самозабвенно Король мог быть Ничем. И это, наверное, было самым страшным его воплощением.
- Пока еще нет, мой Король, - ответил рыцарь. «Пока» далось ему с огромным трудом – но если Его Величество и заметил, внешне это никак не проявилось. Галлар упрямо тряхнул светлыми кудрями и сумел-таки бесшабашно улыбнуться. – Но срок ведь и не вышел еще, он только заканчивается.
- Излишняя самонадеянность – оборотная сторона храбрости. А в храбрости тебе нет равных, первый мой рыцарь, - тьма королевского голоса столь же глубока, сколь лишена и намека на чувства. – Ты храбро сражаешься на поле брани, и никто никогда не побеждал тебя в поединке, и о доблести твоей барды сложили не одну балладу. Но если в битве твоя безрассудная храбрость, идущая рука об руку с мастерским владением клинками, приносит тебе все новые и новые победы, то в делах сердечных… Я говорю даже не о поражении. Я говорю о попрании всего твоего мира – который, вот незадача, ты делишь с миллионами других моих подданных, и который храню я. Вместе с Ее Величеством, моей супругой – думаю, истекший срок (ах, да, он ведь еще только заканчивается; впрочем, я склонен считать это несущественным) подтверждает мое право называть ее так.
Рыцарь больше не смотрит на августейшего собеседника, уставившись в неподвижную точку перед собой, выпрямляя и без того прямую спину и крепко сжимая зубы. Ему нечего возразить Королю; тем не менее, он упрямо не теряет надежды, которая с каждым днем становилась все более призрачной.
- Разумеется, слово моей Клятвы не будет нарушено ни на волос, и ты в полной мере располагаешь оставшимся сроком, - все так же размеренно продолжал Король. - Можешь не опасаться моего вмешательства и спокойно наблюдать, как это заканчивается.
Если бы Его Величество был прежним, каким помнил его Галлар по принесению присяги и долгим совместным охотам, рыцарь с чистым сердцем мог бы сказать, что эти его слова сочатся ядом – Король всегда был мастером слова, умея как подарить крылья одной фразой, так и втоптать в преисподнюю ею же. Однако этот фейри в короне из черных бриллиантов, с церемониальной маской вместо лица, был другим, и в его словах не было даже злорадства. В этих словах сочилось Ничто – и вот это было по-настоящему ужасно.
- Увидимся перед Летним выездом, мой рыцарь.
К счастью, этикет позволял ограничить прощание поклоном, минуя слова.

…Мягко стелется туман, белесой дымкой окутывая стройные копыта и щегольские стремена. Колкая, холодная дымка, выпивающая из земли остатки летнего тепла, не в силах проглотить торжественный цокот лунных подков. Большой Королевский выезд следует своим путем – явление столь же неизменное, как закат или рассвет. Столь же вечное, как Король и Королева, да процветает хранимая ими земля…

* * *

Много времени прошло с тех пор, как первый меч Королевства ценой собственной жизни оказал Королю неоценимую услугу. Много – даже по меркам фейри, что меряют время не рассветами, но событиями. Очень, очень много.
Это время неумолимо заканчивалось.

Галлар чувствовал время иначе, чем его соратники и сюзерен – они все были чистокровные уроженцы волшебного мира, в то время как его рождение стало всего лишь разменной монетой в торгах между его матерью и кем-то из Малого народца. Мать получила желаемое (что там обычно просят человеческие девушки, превратить солому в золото, хрустальные башмачки, новое платье?..), а фея – мальчика-первенца. Он никогда не бывал среди людей после того, как сверток с младенцем передали в зеленоватые руки с длинными пальцами, его растили и воспитывали, как фейри, однако кровь не заменить водой волшебного источника, и потому многое из понимания и восприятия Галлара оставалось человеческим. Иногда это даже бывало полезным, однако сейчас человеческое течение времени его медленно убивало. Только людям, слепо бредущим по миру, цепляясь за тонкую ниточку времени, не умеющим ни повернуть назад, ни отойти в сторону, ни даже остановиться, знаком ужас конечности часов. И Галлар, славящийся своим бесстрашием, испытывал сейчас этот ужас в полной мере.

Подменыш, ставший первым бойцом среди фейри – явление столь же редкое, как фейри, прижившийся среди людей. Венценосная чета любила и ценила красивые редкости, и так же любила и ценила мастерство и преданность. А потому Галлару были дарованы лунные шпоры – символ высокого рыцарства и право находиться среди свиты приближенных. Новоиспеченный рыцарь с восторгом принял высочайший дар, и, клянясь в верности венценосной чете, с восторгом смотрел на своих повелителей – тех, на ком, как учила фея, воспитавшая его, держался волшебный мир. Ничего прекраснее в своей жизни он никогда не видел.
Много поворотов Колеса пролетело с тех пор, множество охот и пиров, турниров и танцев, праздников, поединков… Рыцарю хорошо было в свите. Король и Королева действительно были прекраснее всего на свете – потому что они, в сущности, и были светом. Когда чета летела в галопе, преследуя зверя, по лесу проносился ураган, прореживающий густые заросли и дающий возможность цветам у корней дотянуться до солнца. Когда тонкая ладонь Королевы опиралась на сильную руку короля, помогающего супруге спешиться после стремительной скачки, на деревьях, покалеченных ураганом случайно, срастались ветви и затягивалась кора. Когда Король добивал загнанную добычу, безнадежно больные обретали покой, а когда его леди подавала своему господину ароматную воду для умывания – те, у кого шанс на излечение оставался, исцелялись.
Разумеется, здесь крылось больше. Супруги не только и не столько правили – они были залогом существования мира. Они несли мир в себе, перетекая друг в друга, как день перетекает в ночь, а ночь в день – и солнце продолжало подниматься и опускаться, весна сменяла зиму, а осень – лето, легко струились волшебные источники, и жизнь находилась в равновесии со смертью. Фейри не нужны правители, чтобы управлять – они, как правило, достаточно самостоятельны, чтобы разобраться с собственными жизнями. Их правители – хранители волшебства, сути мира, того, благодаря чему происходят чудеса и совпадения, случаются случайности и выскакивают неожиданности, всего того, благодаря чему фейри остаются фейри. И пока рука об руку шествует венценосная пара – мир сверкает всеми своими красками и полутонами в бесконечном бессмертии жизни.
Подменыш видел другое. Он искренне восхищался повелителями, дивясь красоте и слаженности венценосной четы, но Король и его Леди были для него всего лишь идеалом. Идеалом мудрости, силы, изящества, любви… Самодостаточной сказкой волшебного мира – но не самим миром. Болотной леди, потребовавшей себе однажды человеческого первенца, и в голову не пришло, что кто-то может попросту не видеть течений волшебства, из которых соткано мироздание, она плохо разбиралась в людях, старая хозяйка топей, она думала, что достаточно поселить младенца в Холмах, чтобы он перестал быть человеком…
Прошло немного времени, и Галлар стал видеть еще меньше.
Потому что отныне он видел только Королеву.
Нет, он по-прежнему был верен своей вассальной клятве и по-прежнему любил и уважал обоих супругов. Однако если Король являл для него пример для подражания и идеал, то Королева была идеалом без всяких примеров. А потому неизбежным стал тот момент, когда Галлар, примерявший на себя облик венценосного кумира, когда нужно было справиться с чем-нибудь сложным, примерил не способность решать, или драться, или говорить, но роль супруга Королевы, того, кому позволено любить Прекраснейшую не только как правительницу... Воображение разыгралось; юноша понял, что пропал.
Галлар пытался перестать любить. Пытался удаляться от двора, к немалому удивлению венценосных супругов и других приближенных, но неизменно возвращался, влекомый сиянием Ее величества, не умея более жить без него... Видеть ее каждый день, мчаться рядом на лошадях, сопровождать в прогулках — вот, что стало составлять смысл жизни первого рыцаря. Он забросил балы и редко выезжал на охоту, разве что охота была королевской. Он стал сторониться прежних друзей среди двора, сделался задумчив и грустен. Он стал еще страшнее в поединках — вкладывая все отчаяние в свои клинки, Галлар перестал дорожить жизнью. Он бросался в самые опасные схватки, втайне надеясь, что смерть избавит его от мучений — однако никто не мог одолеть первого мечника Короля. И невозможность жить без Королевы — вкупе с невозможностью быть по-настоящему вместе, невозможностью даже прикоснуться к той, кого желал больше всего на свете, отравляла хуже любого яда.
А потому, когда после особенно отчаянной вылазки Его величество, благодарный своему вассалу за поистине бесценную услугу, даровал Галлару редкостное право попросить Короля о чем угодно... Галлар попросил Королеву. Ему, в-общем-то, было уже нечего терять.
Разумеется, королевское слово не могло быть нарушено. Нарушение его означало бы крах мира — но, вот беда, соблюдение этого обещания означало крах мира тоже, потому что один не может править, один не может хранить волшебство, один не может быть без другой... Супружеская чета, являясь, по сути, одним целым в двух воплощениях, не могла быть разделена — однако и не сдержать данного слова они не имели права. И было сказано: Галлар получит то, о чем просил — Ее величество переедет жить в его владения. Однако, поскольку никакая магия не может заставить любить по-настоящему, любви Королевы ему придется добиваться самому. Королева утратит память о том, кем она была и кого любила — и рыцарь получит шанс на сердце и руку возлюбленной, буде она, не зная более никого, кроме Галлара, пожелает стать его супругой. Шанс — настоящий и осязаемый. Не более и не менее.
Это было больше, чем Галлар мог надеяться. Он верил, что, не помня ничего о прошлом, Королева, конечно же, полюбит его — ведь он первый рыцарь, лучший боец, доблестный и прекрасный... Он был по-настоящему счастлив тогда, и не замечал ни скорби его любимой, терявшей самое себя, ни отчаяния сюзерена, которому предстояло держать на плечах небо, невесомое для двоих и почти непосильное для одного, ни тени, нависшей над всем миром, который он так любил и который теперь накренился над пропастью, утратив равновесие.
Галлар вез Королеву (вернее, теперь уже просто «его леди», ведь она не должна была знать, что носила когда-то алмазную корону) в свой замок и не печалился ни о чем. Ему дарован был срок в одну вечность (огромную, длинную вечность!), чтобы очаровать возлюбленную и добиться ее руки. В таком случае мир ждала бы катастрофа, однако не уничтожение — вслед за чередой бедствий он был бы восстановлен заново новой королевской четой, и бремя хранителя нового мира легло бы на Галлара. Однако если лишенная памяти Королева по прошествии вечности все же отвергла бы своего рыцаря — ее память вернулась бы к ней в полной мере, и равновесие было бы восстановлено.
Вечность — ровно столько Король мог удерживать мир в одиночку, и ни на волос больше. Галлар этого, разумеется, не знал — течение волшебства было скрыто от его глаз, а потому он не задумывался, отчего, пока его леди жила в его владениях, леса становились все темнее и опаснее, луговые цветы раскрывались реже с каждым летом, а снежные бураны сметали на своем пути все, не щадя ни молодых деревьев, ни жилищ Малого народца. Рыцарь знал лишь то, что у них есть вечность для того, чтобы Королева его полюбила, а после они навсегда будут вместе. Или она вернется к Королю — однако в этот вариант верить отчаянно не хотелось...

Теперь вечность заканчивалась.
Надежды Галлара таяли с каждым закатом. Его леди относилась к нему с нежностью и любовью, и искренне заботилась о нем — как сестра о родном брате. Не более.
Хуже того — Королеву терзали кошмары. Ей казалось, что она находится не там, где должна, что она не на своем месте и потому обязательно должно случиться что-то плохое... Галлар утешал ее, как ребенка, уверяя, что сны ненастоящие и он может оградить ее от всех ее страхов. Он искренне в это верил. Но кошмары не отступали — и с течением времени к ним стали добавляться видения, кошмарами не бывшие — в них она лежала в высокой траве, и ее темные волосы переплетались с огненными прядями, принадлежавшими кому-то, кого она никогда не видела, а вокруг распускались красные цветы, каких никогда не росло в знакомых ей лугах... В них хрупкие, невесомые птицы с цветными крыльями садились на мужские руки, протянутые к ней — и это не были руки Галлара, единственного мужчины, какого она когда-либо встречала. Эти сны были напоены совершенно незнакомым теплом — и легкой горечью, какой отдает дикий мед... Сравнение тоже было из сна — что такое мед, леди не знала. В накренившемся мире очень скоро не стало ни пчел, ни бабочек.
Чем ближе был последний Летний выезд отмеренной Галлару вечности, тем мрачнее делалась его возлюбленная. Она не знала, как толковать ее сны — и всеми силами пыталась это понять. Лишенная своей сути, отделенная от своего супруга, она не могла творить волшебство — однако все равно пыталась пробиться к чему-то очень важному, что было скрыто, что было ей необходимо, как воздух... И воля, умноженная на вечность, принесла свои плоды. Королева вспомнила, кто она — и что происходит с миром, от которого ее оторвали.
До Выезда оставалось совсем немного.
Галлар упражнялся с мечами, когда Ее Величество окликнула его. Она знала, что срок еще не вышел, и что она не может пока вернуться туда, где должно ей быть. Однако ей хотелось поговорить с тем, кто чуть не уничтожил мир из-за невозможного.
Ей хотелось показать ему, что стало с ее — и его — домом. И спросить — зачем это все?..
- Я хочу открыть тебе свое сердце. Ты позволишь?
- Моя леди... - Галлар остолбенел. Неужели?..
- Подойди, - Королева указала на место подле себя. - Встань рядом и закрой глаза. Я хочу, чтобы ты понимал...
Сумасшедшая, отчаянная надежда была в лице первого рыцаря. Королева грустно усмехнулась и протянула тонкую руку к его груди, положив ладонь напротив лихорадочно стучащего сердца. Галлар глубоко вздохнул...
Заклинание открытого сердца называли еще сердцем разделенным. Оно позволяло видеть и чувствовать так, как чувствует открывающийся. По-настоящему понять, как смотрит на мир кто-то другой — это была высшая ступень магии, доступная немногим, и не применяемая почти никем — слишком небезопасно раскрываться перед другим существом, слишком тяжело ощущать иначе, слишком многое открывало это заклятие — и открывающему, и смотрящему. Те, кто был по-настоящему близок фейри, понимали их и без заклятий, те, кто был далек — не заслуживали такого доверия и такого испытания...
Сейчас Королева открывалась своему рыцарю и похитителю. Не из желания наказать либо поощрить — всего лишь для того, чтобы показать ему в полной мере, что именно он сотворил.
- Моя леди... - Галлар не смог говорить дальше. Перед ним простирались бескрайние летние поля, залитые солнечным светом, одуряюще пахнущие медом, гудящие крыльями множества пчел, расцвеченные яркими пятнами бабочек. Перед ним — нет, внутри него струились прозрачные реки, в волнах которых колыхались изумрудные водоросли, проплывали серебряные рыбы, смеялись крохотные речные феи, заплывая в заводи и взбираясь на белоснежные цветы водяных лилий. Внутри него шумели леса, и болотные огни водили хороводы Осеннего излома, и солнце золотило иней на ресницах ледяных духов, и олени сталкивались рогами, провожаемые нежными взглядами своих подруг, и созревали яблоки, и осыпался вишневый цвет, и неслась в облаках ночная кавалькада, погружая землю во тьму и зажигая звезды в небесах... Мир был невыносимо прекрасен и невыносимо полон, мир был его и он был — мир. Луна была короной в его волосах, а рядом, рука об руку, сияло Солнце, искрясь по косам цвета пламени, принадлежащим мужчине в алмазной короне — любимому... Нет, больше, чем любимому — части себя, половине этого невыносимо огромного мира внутри, его реальности и продолжению. И они были вместе, одной душой и одним дыханием, и закаты сменялись рассветами, за летом наступала зима, золотились осенние леса и расцветали сады. Галлар широко раскрыл глаза, бездумно улыбаясь, полностью поглощенный потоком образов и ощущений... Через несколько мгновений улыбка сменилась гримасой ужаса. Теперь рыцарь видел то, что стало с миром после — с миром, который был он... Поля превратились в пустоши. Болота тяжело дышали в своих берегах — без единого огня, отравляя ядовитым туманом любое растение, осмелившееся вырасти слишком близко. Ледяные духи с искаженными лицами проносились над лесами, бесконечным вихрем летели по воздуху, не умея остановиться, безжалостно ломая все, что попадалось на пути, в тщетной попытке замедлиться. Цветы погибали под тяжестью нетающих сугробов, земля задыхалась без дождей, молодые ветви обламывались под градом, вместо рек в пересохших руслах текли жалкие ручьи, а небо... На небе не было звезд. Ни единого созвездия. Ни единой искры света.
- Моя леди... - по лицу первого рыцаря текли слезы. Разделив сердце Королевы, он впервые увидел то, что было очевидно всем рожденным в волшебной стране — и чего не понимал он, что заставляло его чувствовать себя неполным, что заставляло его постоянно доказывать всем вокруг — и в первую очередь себе — свое право на пребывание среди фейри... Он впервые увидел волшебство — не магию и ее плоды, а волшебство изнутри, искрящиеся потоки, пронизывающие мироздание от корней до облаков, волшебство раскрывающегося бутона и созревающего яблока, волшебство первой песни жаворонка в солнечной вышине, волшебство рождения жеребенка и прорастающего из-под снега ростка... Он впервые по-настоящему видел — и полной мерой ощущал, как истощаются волшебные источники, как сила покидает деревья, и они перестают цвести, как утекает жизнь из накренившегося мира, едва удерживаемого фейри со страшным лицом, в котором с трудом узнавался его сюзерен и повелитель.
- Моя Леди... - хрипло прошептал Галлар в третий раз, опускаясь на колени. - Я...
Он не знал, что ей сказать. Что в невежестве и тщеславии своем вознамерился уничтожить мир, в своем праве на который он никогда не был до конца уверен, мир, который любил? Что попытался поменять одну любовь на другую, заместив собой весь свет? Что был слеп от рождения и потому не ведал, что творил? Что из этого искупило бы то, к чему привела эта его слепота, умноженная на упрямство?
Галлар сжал зубы, пытаясь сглотнуть комок в горле — негоже рыцарю терять самообладание.
- Я отвезу Вас домой.

* * *

Приготовления к Большому Летнему выезду требуют большой внимательности. Королевский двор должен соответствовать своему господину, пышностью своей подчеркивая и утверждая наступление нового сезона, смену холодов теплыми солнечными днями, торжество света — особенно когда света почти не осталось, и ночь кажется вечной. Королевский двор должен внушать веру в незыблемость существования всего, что дорого подданным — даже если и сам уже не верит в это. А потому — сверкающие ленты вплетаются в золотистые гривы, реют по ветру алые штандарты, и дамы вновь одевают лучшие разноцветные одежды свои, и облачаются в золоченые доспехи рыцари... Ведь если солнце на этот раз не взойдет — вдвое ярче сверкать этим доспехам, чьи хозяева поклялись до последнего согревать гибнущий мир собственным дыханием.
Король стоит у балкона, под которым собирается свита. Совсем скоро герольды должны будут протрубить начало марша. Скоро должна будет вернуться его жена — в иной исход Его Величество не имел права верить. Иного исхода для него и не было — возвращение Королевы означало жизнь и для него, и для их мира. Если Королева не вернется... что ж, иного мира ему все равно не увидеть. Хранитель погибает вместе с хранимым.
Фейри не умеют надеяться. Король просто ждет возвращения Королевы.
...И только тьма знает, какого усилия ему стоит это бездейственное ожидание.

- Супруг мой...
Его величество оборачивается. И, в два шага оказавшись рядом, опускается на колени перед женщиной, что была его жизнью и его миром во всей полноте этих слов.

За окнами герольды протрубили открытие Летнего Выезда...
И вечная зимняя ночь расцветилась звездами. И наступил рассвет.


* * *

«Моим господам и повелителям.

Да будет ясным небо над Королем и Королевой, хранящими волшебство.
Я, Галлар из рода человеческого, выращенный Болотной Леди, первый рыцарь Королевского двора и кавалер Лунных шпор, с глубочайшей скорбью прошу позволения удалиться за Черту. Будучи непозволительно невежественным в волшебном мире, я верю, что за Чертой этот мой недостаток принесет меньше вреда.
Мой Король, во всей полноте я понимаю теперь, кто я. Я безумно жалею, что не понимал этого раньше — и всеми своими силами старался быть тем, кем я не являлся, закрывая глаза на то, что Вы в неизмеримой мудрости своей позволяли мне быть самим собой. Если бы я сам это себе позволил... Возможно, ничего из известных Вам событий не случилось бы. Впрочем, мне ли, человеку, рассуждать о вероятностях? Вассальную присягу Вам и Королеве я унесу с собой — это нелепая причуда, принимая во внимание, что я никогда более вас не увижу, однако клятвы не должны иметь обратной силы — уж на это-то моего понимания хватает.
Моя Королева, я не возьму назад слова о том, что люблю Вас. Я не имею на это права, но я действительно люблю Вас всем сердцем, в котором, благодаря Вам, ныне живет весь огромный мир, неотъемлемой частью которого, к счастью, являетесь Вы. Там, куда я ухожу, это более не сможет Вас потревожить — но это даст мне силу не попытаться вернуться обратно.
Я отправляюсь в дорогу нынче же, не обременяя никого прощаниями. Если моя просьба удалиться принята, поднятая завеса в дальнем северо-восточном холме на границе владений Болотной Леди будет мне ответом.
Остаюсь верен Вам.
Благословен будь мир, хранимый Вами.»

...Галлар удивленно принюхивался к запаху раскаленного камня, горящего дерева и чего-то незнакомого, от чего почему-то сразу вспоминалось, что он уже давно ничего не ел. От подножия холма вела тропинка, упирающаяся в невысокую ограду, окружающую несколько строений. Во дворе за оградой суетилась человеческая женщина.
Галлар оглянулся — и не увидел ничего, кроме ровного изумрудного склона, где мгновение назад был пограничный тракт. Человек улыбнулся краешком рта и начал спускаться вниз, к источнику незнакомого запаха.
Его просьба была принята. Это было больше, чем он мог надеяться.